Психика и ее нестандартные проявления интересны не только медикам определенной специализации, но и писателям. К теме сумасшествия и его аспектов обращались многие литераторы. Каждый из них подходил к ней по-своему, порой давая материал для размышления профессиональным психиатрам, порой меняя отношение к психиатрии как к таковой – и почти всегда проливая свет на собственную жизнь и восприятие действительности.
Бессилие перед маниакальным приступом
Это восприятие безумия освещено во многих произведениях. Так, у Эрнста Теодора Амадея Гофмана в беспомощном положении оказался Натаниэль, главный герой «Песочного человека». Ребенком он был впечатлен образом этого европейского «буки», который сыплет песком в глаза капризным детям, не жалеющим спать. Постепенно образ Песочного человека сливается в голове Натаниэля с образом пугающего механика Коппелиуса.
Во взрослом состоянии героя преследуют галлюцинации и панические атаки. Он боится, что страшный знакомый отца вырвет его глаза. К тому же Коппелиус соорудил искусную куклу, и она также стала наваждением Натаниэля. Во время очередного приступа юноша пытается убить свою невесту Клару. А когда ее спасает брат, в ужасе перед потерей глаз прыгает с моста и погибает.
Нечто подобное описывает Чехов в «Черном монахе». Только его героя, Коврина, преследует образ священнослужителя в траурных одеждах. А у Гаршина в «Красном цветке» мания главного персонажа сводится к растению. Пациент больницы для душевнобольных твердо уверен, что в нем заключено все мировое зло.
Все три вышеупомянутых писателя отлично описывают характерную особенность маниакального приступа. А именно, сочетание невероятного возбуждения, эйфории и сверхчеловеческой энергии. Гаршин и Чехов, ко всему прочему, отмечают еще и последствия этого состояния: после гибели маниакальных объектов безумцы обретают покой, блаженство и даже счастье. Как будто они решили важнейшую задачу и достигли своей цели.
Классическая картина
Максимально понятное для неспециалистов осознание того, что происходит в голове безумного, дает гоголевская повесть «Записки сумасшедшего». Кстати, именно с нее в художественной литературе появилась традиция рассказывать о протекании психиатрического заболевания от первого лица, в виде автобиографий и самоотчетов.
Все начинается с платонической влюбленности чиновника Поприщина в дочь собственного начальника. Однажды, явившись в присутствие, несчастный становится «свидетелем» беседы собачки своей дамы сердца с другим животным. Он понимает, что неприятен и смешон. Затем болезнь Поприщина прогрессирует: он начинает себя считать королем Испании, приходит к выводу, что спутник Земли «делается в Гамбурге», а мозг приносится ветрами с Каспия. Чиновник забрасывает службу в ожидании испанских дипломатов, кроит из шинели мантию, пребывает в мире грез и фантазий.
Конец закономерен: окончательно свихнувшегося Поприщина забирают в «желтый дом» санитары. Однако и там он продолжает считать себя монаршей особой, за что регулярно избиваем служителями. Постепенно записки безумца становятся все более невнятными, что хорошо подчеркивает датирование: «Мартобря 86 числа», «Никакого числа». Самой впечатляющей является последняя дата: «Чи 34 сло Мц гдао, февраль 349».
Множественная личность
Прекрасным произведением, описывающим психиатрический феномен раздвоения личности, является «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», принадлежащая перу Стивенсона. Примечательно, что писатель вообще-то оперировал готической идеей существования доппельгангера – воплощения темной стороны сущности человека. А в результате описал шизофрению, пусть и с мистической составляющей.
Надо сказать, что и до «Доктора Джекила» писатель интересовался диссоциацией личности. В свое время в тандеме с Уильямом Хенли Стивенсон написал «Дьякон Броди, или Двойная жизнь», о столяре и члене Эдинбургской мэрии, грабившего по ночам сограждан, возглавляя организованную им же банду.
Более известное произведение Стивенсона рассказывает о талантливом медике, который изобрел некий способ, позволяющий «другой стороне» человеческого «я» занимать тело. Сама же личность является совокупностью нескольких ее аспектов, действующих совместно и гармонизирующих друг друга. Однако выпущенный на свободу Хайд начал творить ужасные вещи. Подавлять и контролировать его у доктора получалось все хуже – и он выпил яд, дабы ликвидировать представляющую угрозу обществу сторону собственной личности.
От психиатрических больных Джекил отличался только тем, что знал о своей второй ипостаси и осознавал асоциальность ее поступков. Сумасшедшие обычно даже не подозревают, что у них есть альтернативное «я».
Болезнь или душевное здоровье?
«Идиот» Достоевского и вовсе предлагает посмотреть на сумасшествие с альтернативной позиции. И дело не в том, что роман содержит подробное описание эпилепсии. Дело в том, что князь Мышкин, страдающий припадками падучей, при этом остается примером отличного душевного здоровья. Во всяком случае, в представлении автора произведения.
Результатом становится довольно парадоксальный вывод. Достоевский (вместе со своим героем) считает, что в приступах болезненность князя является проблеском «высшего бытия». Так что диагноз вроде бы является чисто человеческим взглядом на эпилепсию. На деле она может быть проявлением достижения духовных высот.
Правда, вопрос о болезни как воплощении «высшего» здоровья писателем оставляется открытым. Князь Мышкин, расплачивающийся за минуты максимального самосознания отупением, идиотизмом и «душевным мраком», закончил все же свою жизнь в клинике для скорбных духом. Кроме того, болезнь и вершины здоровья явно могут сочетаться лишь в исключительных людях. Наподобие Мышкина – добрых, высоконравственных и благородных. А таковых среди многомиллиардного человечества, скажем честно, немного.
Кизи против психиатрии
Кен Кизи в течение всей своей жизни был весьма неординарным человеком. Его нестандартность в максимальной степени проявилась при написании романа «Пролетая над гнездом кукушки». Побуждающим моментом для его создания послужила практика: Кен, будучи студентом, зарабатывал на карманные расходы, работая ночным санитаром при психиатрической больнице.
По натуре Кизи был бунтарем, но при этом обладал острым аналитическим умом. Выполняя свои непосредственные санитарские обязанности (и участвуя в тестировании психоактивных препаратов), он не пренебрегал разговорами с подопечными. У молодого хиппи сложилось впечатление, что пациенты не совсем безумны. А может быть, и не безумны вовсе.
Просто они не вписываются в строгие рамки, установленные обществом, не соответствуют общепринятым представлениям о правилах поведения – и потому были изолированы от тех, кто признан мнением большинства «нормальными».
«Пролетая над гнездом кукушки» стал значимым событием в движении антипсихиатрии. Его сторонники настаивали на пересмотре принципов постановки «сумасшедших» диагнозов, понятий психического заболевания и здоровья, кардинальной реформы медицинских служб, ответственных за содержание и терапию безумцев.
После того как Милош Форман снял фильм по роману, идея пошла в массы. В результате психиатрическая помощь действительно была реорганизована, методы терапии стали гораздо более мягкими и менее насильственными, некоторые агрессивные технологии были устранены.
Кстати, сам Кизи считал экранизацию своего романа крайне неудачной. Ему не понравилось отодвигание на задний план индейца Вождя (Швабры): в романе повествование ведется от его лица, и писатель считал, что очень существенный момент в фильме был опущен.
Знают, о чем пишут?
Автор книги «Безумные грани таланта: энциклопедия патографий» утверждает, что примерно 86% всех талантливых личностей (сюда входят не только литераторы) страдали и страдают от самых разных психиатрических расстройств. Если верить исследованиям, писатели те или иные отклонения имеют поголовно.
Так, Толстой, тоже касавшийся вопросов душевных расстройств, страдал хроническими депрессиями. Гоголь, по легенде, умер безумным. Достоевский был классическим эпилептиком, страдал игроманией (с его страстью к рулетке могла более-менее справиться только жена), имел определенные когнитивные нарушения – например, проблемы с памятью.
Специалисты говорят, что особенности его психического состояния сказывались на творчестве: длинные, чересчур усложненные предложения, избыток терминов, цитат, названий. С писателем приключались сумеречные состояния. Он мог не узнавать людей, не реагировать на приветствия, впадать в ажитацию по непонятным для окружающих поводам.
Гофман очень любил выпить и страдал бессонницей. Говорят, самые выдающиеся свои произведения он создал именно в моменты, когда вино и депривации сна доводили его до изнеможения.
Эдгар Алан По сам признавался в своей нервности. Он считал себя безумным, хотя и указывал, что приступы сумасшествия перемежались длительными периодами «ужасающего здравомыслия».
Известный мистик и фантаст Лавкрафт долгие годы страдал расстройствами сна, которые довели его до крайней степени депрессии. Она не закончилась суицидом лишь благодаря стечению обстоятельств.
Джонатан Свифт, по отзывам современников, с юности медленно и неотвратимо погружался в глубины безумия. К 1742 году психика писателя вовсе «ушла в разнос». Один из его приятелей описывал ситуацию, когда литератор пытался вырвать собственный глаз, а пятеро присутствующих с трудом удерживали Свифта от реализации намерения. После этого эпизода писатель год не разговаривал вовсе.
Хемингуэй известен своей тягой к алкоголю, страдал биполярным психозом и нарциссическим расстройством личности. С другой стороны, Чехов или Кизи никогда не были замечены в психиатрических отклонениях (хотя наркотиками не брезговали). А писали на ту же «скользкую» тему. Возможно, творческие люди просто тоньше чувствуют и готовы к нестандартной оценке обычной действительности. Точно никто не скажет: человеческая личность и так является таинственным объектом. А уж если он освящен талантом, то загадочность только удваивается.
