Украинский художник Александр РОЙТБУРД, выигравший конкурс на должность директора Одесского художественного музея, не смог приступить к работе, поскольку депутаты облсовета проигнорировали голосование по назначению директора. Причина – яростное сопротивление бывших регионалов, а также борьба депутатов Оппозиционного блока за власть в городе. 19 марта решением губернатора Одесской области Александр Ройтбурд все-таки был назначен на эту должность, поскольку процедура конкурса была законной. Редакция «Аргументов недели» связалась со знаменитым художником и расспросила Александра Ройтбурда о планах по возрождению музея и о борьбе за украинскую культуру.
– Александр, вы советский художник?
– Во-первых, такой страны уже нет. Во-вторых, когда она была и я только начал что-то понимать, начал ее не любить. Никакой ностальгии по СССР у меня нет.
– А когда ваше имя стало известным, до девяностых или после?
– До девяностых. Скажем так, в самом конце восьмидесятых «совок», к счастью, уже разваливался. Это было самое веселое и приятное время за всю историю «совка»: перестройка, когда рушились табу, барьеры. Рушились вещи, которые казались незыблемыми. Возникали ростки новой реальности. В итоге это привело к тому, что монстр рухнул.
– Вы были членом Союза художников?
– Был. И был им примерно так же, как был членом комсомола. Вот я как оставил в армии свой комсомольский билет, примерно так же и с Союзом художников: я в него вступил, получил право на занятие подвала с целью сделать из него мастерскую, платил взносы. Но ни разу на их выставках не выставлялся. Мне было неприятно в них участвовать, и без того были выставки, в которых участвовать было приятно и интересно. Потом, когда я переехал из Одессы в Киев, мне сказали, что можно здесь попробовать получить мастерскую, и я забрал документы из одесского Союза художников, но так и не донес их до киевского. Мне потом предлагали восстановиться в Одессе, но там отказали, поскольку одесской прописки у меня уже не было. Это была совершенно маразматическая причина, поскольку института прописки уже не существовало, а членами союза становились люди с гражданством других стран. Я решил, что раз не хотят, значит, и не надо.
– В Украине быть художником сложно?
– Сложно. Были какие-то годы, когда практически все ушли из профессии, единицы остались. Была группа людей определенного поколения, к которым я принадлежу и которые вытащили в эти годы украинское искусство на себе. Я считаю, что мы совершили коллективный подвиг, сохранив художественную жизнь в стране и традиции.
– Традиции – это определенная школа?
– Я не понимаю, что такое школа. Есть непрерывная традиция, передача определенных вещей от поколения к поколению, хотя одно поколение может отрицать ценность другого. Но какие-то вещи все равно передаются от учителя к ученику, хоть ученик и имеет право восстать против учителя. Для того чтобы вырос художник, нужна художественная среда. Мы не дали этой актуальной художественной среде исчезнуть.
– Родина вам благодарна за это?
– Что значит «родина»? Если про государство, то я от него пока ничего не получал. Родина – это не только государство, но еще и общество, и профессиональное сообщество, и общественное мнение, и репутация среди коллег, а на это я не жалуюсь.
– Вы были художником Майдана?
– Нет, я им не был. Я был художником у себя в мастерской и на Майдан приходил как гражданин. Только когда начала литься кровь, я испытал некоторое потрясение, и это нашло отражение в нескольких моих работах.
– У вас были большие надежды, что мы все поменяем?
– Так мы и поменяли. Хотя особых иллюзий у меня не было, потому что понимал: на смену Януковичу придет не идеальная власть, а, возможно, даже плохая власть, которую будет за что критиковать. Но нельзя было переходить точку невозврата, и если бы не Майдан, мы бы эту точку перешли. В чем-то нынешнее положение, может быть, и хуже, но тогда это был путь в никуда. А мы развернулись и стали, хромая, идти в нужном направлении, очень медленно, нетвердой походкой, спотыкаясь и делая кучу глупостей.
– Как вы решились стать директором Одесского государственного художественного музея?
– Во-первых, у меня нет ужаса перед работой в учреждениях государственной культуры. Я противник того, чтобы упразднять Минкульт, потому что государственные музеи в целом защищены. Бывают случаи воровства, они везде есть, но в принципе музеи не разграблены. Но положение в одесском музее было и остается критическим. Руководил музеем Виталий Абрамов, он исследователь, раскопал массу интересных фактов об истории одесского искусства. Но при этом он приверженец традиционной системы ценностей, а в современном мире реалии изменились. Сегодня руководитель культурной институции не может, например, не пользоваться интернетом. Не понимать, что такое открытость музея. Я знал, что Абрамов колебался, сможет ли возглавлять музей еще пять лет. Я собрал пакет документов – меня уговорили волонтеры, которые помогали музею, и подал их на конкурс. Потом узнал, что Абрамов все-таки решился подать. Я зашел к нему и сказал, что тоже подаюсь на этот конкурс и, если выиграю, предоставлю ему все условия для работы. Но, к сожалению, его, видать, «накрутили», и началась война против меня, которая потом была политизирована и превратилась вначале в травлю, а под конец в комедию.
– Что это за конкурс?
– В стране действует закон о культуре, в соответствии с которым руководители учреждений культуры назначаются по итогам конкурса. Есть процедура проведения конкурса – сначала есть решение про конкурсный отбор, потом оно должно быть опубликовано. Затем собирается комиссия из трех частей: представители коллектива, представители общественных организаций, выбранных методом жеребьевки, и представители управляющего органа – всего девять человек. Я выиграл голосование с перевесом в один голос.
– Это правильная система?
– У меня нет однозначного ответа. В правильном обществе это правильная система. Мы же хотим стать правильным обществом.
– Конкурс проходит каждые пять лет?
– Да. Проблема в том, что у нас и органы власти часто коррумпированы, и коллективы боятся иметь собственную точку зрения, попадая под влияние руководства.
– У коллектива одесского музея какая зарплата?
– Нищенская. И зарплата директора – пять тысяч гривен.
– На коллектив давили, грозили уволить?
– Нет. Хотя увольнения боялись, поскольку это любимое место – многие музею жизнь посвятили. Для многих это миссия, служение, часть жизни. Дама с искусствоведческим образованием вполне может пойти в журналистику или рекламу. Даже просто умея читать и писать, можно больше заработать, выполняя функции секретаря. Но эти люди преданы своему делу.
– Коллектив голосовал за Абрамова?
– В каждой группе был кто-то против и за меня. У меня оказался перевес в один голос. Это не понравилось одесскому Союзу художников, который забыл, что они, в принципе, одна из общественных организаций, хоть и получающая госдотации и сохраняющая остатки советского имущества.
– Они решили что-то припомнить?
– Они решили, что я опасный подрывной элемент. Они меня помнят по девяностым годам, когда я был относительно молодой, в их глазах – бунтарь, который совершал вместе со своими единомышленниками эстетический перелом в одесской художественной жизни. Мы писали такую живопись, к которой они не привыкли. Мы ломали стереотипы, а они их сохраняли. Это была разница между традиционной художественной тусовкой и современной. Ломать или оберегать. Консерваторы против инноваторов. И они меня с тех пор и не любят. Для них я все тот же тридцатилетний юноша, который их обыграл на их поле и не стал играться в их песочнице, достигнув намного больше, чем они.
– Когда вы выиграли конкурс, началась настоящая травля?
– Да. Привели на сессию безумца, который рассказывал обо мне гадости, писали статьи в газеты, но вишенкой на торте всей этой травли стала история с экспертизой. Из-за нее на голосовании на сессии облсовета многие депутаты воздержались от голосования.
– Александр, картина «Молитва», на которую составили липовую экспертизу, – вы ее рисовали или нет?
– Я не писал картины под названием «Молитва». А в 1996 году, которым ее датируют, я в принципе не мог написать картину с таким названием, у меня было несколько иное отношение к миру. К тому же я тогда больше работал куратором-менеджером и написал считанное количество картин, я их все помню. Тем более размер картины – 2 метра 40 сантиметров, я из-за своего роста не мог написать. Я бы с радостью посмотрел на нее, мне очень интересно.
– Кто составлял заключение?
– Некая Куцан, я ее не знаю. Но там использован бланк, который был утвержден после указанной в этой «экспертизе» даты. И не соблюдены утвержденные законом форма и содержание. Фальсификация экспертного заключения уголовно наказуема. Это не экспертиза... Это заказ депутатов, которые затеяли всю эту травлю против меня. Насколько я знаю, она уже дает объяснения и говорит, что «больше не будет».
– В экспертизе сказано, что картина «Молитва», авторство которой вам приписывают, написана человеческими фекалиями. Это вообще технически возможно?
– Технически возможно, но я не умею. Куцан пишет в заключении, что она «нашла дерьмо в пигментах». Для того чтобы оно попало в пигмент, нужно самому тереть краски. Сушить те самые какашки и делать из них пигмент. Потом варить масло, чтобы сделать олифу. Затем с помощью мраморной пудры их замешивать. Это очень сложный процесс. Из моих знакомых художников никто краски сам не делает. Краски покупают готовыми уже лет двести. Хотя художники Возрождения использовали отходы человеческой жизнедеятельности как пигменты, тот же Микеланджело. И очень любимая мной краска «индийская желтая» изготавливается из мочи коров, которых кормят манго. Так что в принципе, если краска изготавливается на основе органического пигмента, в этом нет ничего страшного. Просто я этого делать не умею.
– Все же, почему вы так хотите стать директором после всего произошедшего?
– Потому что нельзя, чтобы такого сорта люди выиграли. У меня были планы сделать музей точкой согласия и точкой общего интереса города. Я хочу сделать музей более доступным и открытым, хочу, чтобы туда приходили дети. Хочу сделать лифт для людей с ограниченными возможностями, чтобы им был доступен весь музей. Нужно улучшить условия хранения запасников, изменить график работы, сделать электронные каталоги, оцифровать коллекцию и выложить в интернет. Нужно пополнить коллекцию актуальным искусством. В принципе, этого хватит на несколько жизней.
– Надеюсь, у вас все получится!
