14 декабря в Украине – памятная дата. 30 лет назад официально сообщили о завершении строительства саркофага на месте Чернобыльской аварии. Теперь это День чествования участников ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Или, как говорят в народе, День ликвидатора. «Аргументы недели» встретились с героями-ликвидаторами, которые одними из первых в 1986-м выехали в Зону.
Сегодня Виталий Прокопенко - заведующий Броварским районным отделом лабораторных исследований ГУ «Киевский областной лабораторный Центр Госсанэпидслужбы Украины», Заслуженный врач Украины. В 1986-м он был главврачом Броварской СЭС. И сам, и его подчиненные в числе первых выезжали в район аварии, колесили со звенящими дозиметрами по дорогам близ Припяти и Чернобыля, определяя места наибольшего заражения. Выясняли, где должны пройти границы Зоны.
- Для меня и моих коллег, работников Броварской санэпидстанции, участие в ликвидации аварии началась уже в воскресенье, 27 апреля, - рассказывает Виталий Прокопенко. - В городе еще никто не знал о случившемся. Нам позвонил директор пассажирского автопарка Максименко, рассказал о возвращении «Икарусов» после эвакуации населения Припяти. Немедленно, вместе с заведующим санитарно-гигиенической лабораторией Петром Власюком, зарядили дозиметр и выехали в автопарк. Кстати, в то время в Броварах только в СЭС нашлись действующие три дозиметра ДП 5В, которые так пригодились в первые недели после аварии. А катастрофа была страшная - крупнейшая за всю историю ядерной энергетики. Позже подсчитали, что в результате взрыва произошел выброс радиоактивных веществ мощностью 300 Хиросим. Кроме ядерного топлива (диоксида урана) в воздух был выброшен стронций, цезий, йод 131, теллур, инертные газы. Радиоактивное облако достигло Швеции, Великобритании, Корсики.
- Какие задачи поставили перед вашей службой в те первые дни?
- Уже с понедельника, спустя двое суток после аварии, развернули возле поликлиники дозиметрический пост контроля загрязнения одежды. СЭС перешла на круглосуточный режим работы. Привез и я из дома постель, ночевал на работе. К нам потянулись беженцы из зоны, пожарные, сотрудники милиции, стоявшие в Припяти в оцеплении во время эвакуации. Их одежда была пропитана радиоактивной пылью. Дозиметры зашкаливали. Многих направляли к врачам на обследование. 28 апреля получили из области задание направить в Чернобыль двух врачей с дозиметрической аппаратурой на автомобиле. Поехали заведующий лабораторией Петр Власюк, врач-лаборант Юрий Огий, водитель УАЗа Михаил Волоха. Ехали с тревогой - знали, на что идут. Но понимали, что это их долг. Четыре дня проводили замеры фона с деревнях вокруг реактора и практически первыми предоставили главе правительственной комиссии Борису Щербине информацию о радиационной ситуации в 30-километровой зоне. Дозу облучения получили немалую. Волоха умер через 6 лет от рака легких. Нет уже и Петра Власюка.
После первой бригады в зону отправились и другие специалисты Броварской СЭС. 29 апреля дезинфектор Раиса Политанская и водитель Иван Самойлов в селе Мартыновичи развернули пункт помывки и санобработки ликвидаторов и населения, покидавших зону. Объект работал до октября 1987 года. Вахтовым методом здесь, а позже в селе Диброва работало более 20 специалистов СЭС.
Многие работники санэпидемслужб огромной страны выезжали тогда в зону аварии. Так получилось, что они были самыми подготовленными специалистами (наряду с военными), имеющими представление о том, что такое радиация и как с ней бороться. Хотя многие вещи приходилось постигать на практике.
- Тогда даже норм радиоактивного загрязнения для гражданского населения не существовало. Их в срочном порядке стали разрабатывать и утверждать в первые дни после аварии, - рассказывает «Аргументам недели» Федор Овраменко, помощник врача Броварской СЭС. Кстати, о катастрофе в Чернобыле он узнал одним из первых, от знакомого фельдшера из Залесья - это село рядом с Чернобылем.
«Все, атомная бахнула», - сообщил он утром 26 апреля.
Федор Борисович первый раз уехал в зону аварии 1 мая, вернулся 4-го.
- Жутковатое было ощущение, - рассказывает он. – Стояли удивительно теплые солнечные дни. Страна праздновала Первомай.
Весь Киев был на демонстрации, и даже Чернобыль. Чернобыльцев, а отличие от жителей Припяти, эвакуировать начали только 6 мая. Красота и тишина стояла в зоне – только птицы поют. Радиация – она ведь без цвета, без запаха. Только дозиметры постоянно звенели. Мы ездили по определенному маршруту, отмечали в документах уровень загрязненности.
Ту же задачу выполнял и водитель Николай Шеверун.
- Несколько раз ездил с коллегами чернобыльскими дорогами, - рассказывает Николай Дмитриевич. - Очень красивые места там. Но любоваться особо некогда было. Когда дозиметры сигналят, стараешься поскорее проскочить наиболее опасные участки. Последствия аварии сразу не ощущались, а вот позже… Помню, как поразил меня порыжевший лес, над которым прошло радиоактивное облако. Его потом полностью вырубили – он фонил. Оставили только необычную сосну. Она стала одним из символов чернобыльской трагедии – дерево-крест. Как будто метка Бога.
О простых человеческих трагедиях "Аргументам недели" напомнила Надежда Найденова, в 1986 году – работник чернобыльской СЭС. Первые дни после взрыва она дневала и ночевала на работе, колеся по району, принимая, размещая, сопровождая в поездках по зоне своих коллег со всего Советского Союза. Их квартира была в центре Чернобыля. Она помнит, как наводнили город военные.
- Помню, соседи несли этим ребятам продукты. Люди-то готовились к праздникам – в холодильники было много вкусного. Все несли приезжим – шашлыки, деликатесы.
6 мая была объявлена эвакуация из Чернобыля. Я покинула город 7-го. Платье, плащ, сумочка с документами – вот и все, что прихватила с собой. Как и все, думала, что скоро вернемся. Не вернулись. Будто сердце там оставила. Помню, мы выезжали по реке, на «Ракете». Когда в Киеве причалили к станции, люди от нас шарахались. Тогда уже все знали, что случилась, а потому боялись нас, «зараженных». Немного позже удалось побывать дома – местных жителей пропускали туда, чтобы забрать хоть какие-то личные вещи. Денег-то на новое не было. Помню, как страшно было увидеть родной город опустевшим, практически без жителей. Только военные. И много животных. Люди во дворах и кроликов держали, и нутрий. Все они бегали по городу. А за ними – собаки местные. Жутко. Вся живность, кстати, подлежала уничтожению и захоронению там же, в зоне. Мы приехали с соседями на стареньком «Москвиче». У них дома осталась овчарка и тоже подлежала уничтожению. С какой тоской она смотрела на хозяев! А куда ее взять? Во-первых, места нет, во-вторых, запрещено. Так соседи сумку свою с вещами из багажника вытащили, вместо нее собаку погрузили. Так ее и вывезли. Но брать-то некуда. Где эвакуированные жили – по общежитиям, по знакомым. Выпустили в лесу – хоть какой-то шанс выжить. Помню, бежит она за машиной, а мы рыдаем.
Продолжаем разговор с Виталием Прокопенко.
- Виталий Артемович, вы ведь и сами побывали в зоне. Расскажите об этом.
- Да, выехал в Чернобыль в середине мая 1986 года, вместе с врачом СЭС Аркадием Кондратенко. Следовало разобраться, все ли условия созданы для ликвидаторов-шахтеров. В зону въезжали со стороны села Страхолесье.
Никогда не забуду своих впечатлений: на фоне невероятно красивых речек, лугов, лесов - пустые, полные жуткой тишины села.
Периодически останавливались, выходили с дозиметром и фиксировали растущие цифры фона.
- Было страшно?
- Там любому человеку было бы страшно. Но понимали, что ехать надо – в Чернобыле нас ждали люди. Знаете, когда увидел этих ребят – сердце сжалось. Хоть и было указание посылать в зону мужчин не моложе 30 лет и имеющих детей, там, в самом пекле, увидел молодых совсем парней – 20-23 года. Это были горняки Донецкого, Московского, Кузнецкого бассейнов. Они прокладывали шахтные ходы прямо под реактором. Работа – тяжелейшая, полная опасностей. А когда мы увидели, в каких условиях шахтеры живут – мы были просто возмущены. В общежитии и на базе отдыха, где их разместили, не хватало кроватей, отсутствовала горячая вода. Не было даже возможности смыть с себя пыль. Загрязненную спецодежду, спецобувь несколько дней не меняли, индивидуальных дозиметров не хватало (выдавали один на 15 человек). По возвращении я сразу доложил о нарушениях. По докладной пошла информация в облисполком. Немедленно прислали из Киева бригаду слесарей, организовали подачу теплой воды, завезли дозиметры, наладили питание, замену спецодежды. Кстати, мы сами долго из зоны не могла выехать - не выпускали из-за машины, которая даже после нескольких моек фонила. В следующий выезд ее таки пришлось оставить в могильнике загрязненной техники.
- Чем еще занимались в то время вы и ваши коллеги, чтобы одолеть ситуацию, укротить разбушевавшийся атом?
- Много было дел - и проведение дератизации в Припяти и Чернобыльском районе, и решение судьбы пищевых продуктов, хранившихся на складах, и дозиметрические измерения на отдельных объектах. Это если говорить о зоне. Но и тут, по области, хватало забот. Так, после майских праздников задули ветры в южном направлении, ситуация резко ухудшилась. Возникла задача контроля загрязненности молока, которое начало набирать миллирентгены. Немедленно организовали на молокозаводе круглосуточное дозиметрическое исследование молока. Отбирали лучшее для школ и детских садов. То, что допустимо, пускали в торговлю. С превышением нормативных показателей – на масло.
Затем была большая работа по контролю за качеством овощей открытого грунта, мясопродукции, яиц. Расширили зону наблюдения за фоном по району. Обследовали загрязненность территорий сел, школ, детских садов. Организовали круглосуточное дежурство по дозиметрическому контролю за питьевой водой на водоочистных сооружениях города.
Так, совместными усилиями, по шажочку, мы справлялись с бедой, приобретали бесценный опыт. Дай-то Бог, чтобы он никогда и никому больше не пригодился.
